Книжная полка: 5 важных зарубежных романов, которые нельзя пропустить

Книжный обозреватель и литературный критик Данил Леховицер называет 5 главных переводных романов уходящего года, с которых стоит начать 2019-й.   

 

В. Г. Зебальд. "Головокружения"
Новое издательство. Перевод Е. Соколовой

За последние шесть-восемь лет В. Г. Зебальд из окутанной ореолом неведения фигуры стал обязательным к прочтению классиком послевоенной литературы. Зебальда прежде всего интересуют захлебнувшиеся в крике, не прозвучавшие истории катастроф, вынесенные за скобки счастливой повседневности на территорию забвения и безмолвия.

"Головокружения", как и другие романы писателя — "Кольца Сатурна" и "Аустерлиц", обращены к микросюжетам, мелкой ряби, вызванной чугунной поступью большой истории. Этот автор всегда на стороне прошлого: и если в других работах он обращался к сгинувшим в жерле концлагерей заключенным или обреченным тащить ярмо коллективной вины немцам, то в этом тексте повествует о не самых известных эпизодах биографии ушедших писателей: Кафки, Стендаля и Казановы.

 

Кристиан Крахт. "Мертвые"
Ad Marginem. Перевод Т. Баскаковой

Швейцарец Кристиан Крахт кажется одним из тех немногих современных авторов, которых еще стоит читать. Его искусно структурированный роман устроен как карточный пасьянс, который можно декодировать при помощи трех-четырех различных трактовок. А рассказывает роман о том, как двое одержимых смертью синефилов — японский шпион Масахико Амакасу и швейцарский режиссер-авангардист Эмиль Нэгели — становятся пешками в конструировании мощной "целлулоидной оси" между кинематографами будущего Третьего рейха и милитаристской Японией.

Однако, казалось бы, главные события романа становятся фоном для объектов интереса автора — смерти и пустоты, которые нельзя очертить или четко обозначить, но на которые можно лишь указать. Добавьте к этому эстетику театра Но, батаевское эротическое влечение к смерти, метафизические искания самого автора и целый полк явных и скрытых аллюзий — и получите один из самых изощренных текстов за последние несколько лет.

Ханья Янагихара. "Люди среди деревьев" 
Corpus. Перевод В. Сонькина

Громкую, местами очень провокационную "Маленькую жизнь" Ханьи Янагихары не прочитал или не сделал вид, что прочитал, только ленивый. Неудивительно, что перевода первого романа писательницы ждали с таким нетерпением. И если "Маленькая жизнь" Янагихары была о сосуществовании и столкновении насилия и тела, то "Люди среди деревьев" рассказывают о биоэтике, похоти и власти.

Сюжет романа легко уместить в пару предложений: вирусолог Нортон Перина вместе с антропологом Полом Таллентом отправляются на микронезийский остров Иву'Иву, где они пытаются отыскать полумифическое затерянное племя. В сердце острова ученые находят не только иву'ивцев, но и секрет их вечной молодости, и тем самым приводят в этот райский уголок фармакологические компании и поздний капитализм. Но есть нюанс: этот головокружительный, почти приключенческий сюжет становится попыткой нащупать сразу несколько болевых точек, занимающих современный белый звездно-полосатый мир.

Осознают ли западные ригидные институции, что современная антропология не избавилась от пагубного влияния колониальных кампаний? Думают ли первооткрыватели о том, как их вторжение в повседневную жизнь племен может уничтожить быт и культуру аборигенов? Но прежде всего "Люди среди деревьев" привлек внимание потому, что стал одним из первых романов, открыто заявившим о замалчиваемом сексуальном насилии над детьми из этнических меньшинств.

 

Дэвид Фостер Уоллес. "Бесконечная шутка" 
АСТ. Перевод С. Карпова, А. Поляринова

Один из самых ожидаемых романов последних двух лет, книжная гиря весом в почти два килограмма и вместе с тем лексический и нарративный Левиафан, которого не в силах одолеть за один раз даже профессиональный читатель. Все это о "Бесконечной шутке" Дэвида Фостера Уоллеса — романе, двадцать лет назад ознаменовавшем приход метамодернизма и ставшем для мировой литературы столь же каноничным, как "Улисс" Джойса и "Радуга тяготения" Пинчона.

Как и вышеперечисленные авторы, Уоллес перекраивает ткань привычного конвенционального романа до неузнаваемости, поэтому пересказать сюжет в его привычном понимании навряд ли получится. Здесь есть сотни персонажей, ни один из которых не является второстепенным, стремительные и формально не мотивированные переключения между сюжетами (их около двух десятков), структура романа имитирует строение треугольника Серпинского, язык намеренно перегружен, лингвистическая система каждой главы меняется в зависимости от персонажа, ведущего повествование, а критика корпоративного капитализма здесь соседствует с абсурдными теориями заговора об угрозе в лице боевой группировки канадских инвалидов. А еще этот усложненный полигон испытаний над читателем стал знаменит тем, что на каждые десять страниц есть сноска, к которой часто есть еще одна сноска, по объему занимающие почти треть книги.

 

Джордж Сондерс. "Линкольн в бардо"
Издательство "Э". Перевод Г. Крылова

Впервые Сондерса у нас открыли еще в далеком 2005-м, однако взахлеб о нем заговорили только после того, как в прошлом году он получил Букеровскую премию. Сондерс прежде всего известен как мастер мрачных и странных рассказов (поговаривают, что он причастен к созданию нескольких серий "Черного зеркала"), однако престижный Букер он отхватил благодаря дебютному роману "Линкольн в бардо".

Здесь Сондерс сделал две важные для литературы вещи: реанимировал окоченевший труп постмодернизма, а американскую историю смешал с буддийской мифологией — что уже само по себе странно и ново. Сюжет такой: сын Авраама Линкольна Уилли умирает от брюшного тифа и попадает в бардо — некое антипространство между жизнью и смертью, сродни чистилищу, где несколько десятков неуспокоенных и крайне говорливых мертвецов вот уже несколько веков думают, как же им окончательно отдать Богу душу.

 

Читайте также: 15 лучших украинских книг уходящего года.